ТРИHАДЦАТАЯ КHИГА. БАГРЯHЫЙ ЗВЕРЬ. V

Кончив беседу с посланником, Александр VI обратился к своему главному секретарю, Франческо Ремолино да Илерда, кардиналу Перуджи, который некогда присутствовал на суде и казни брата Джироламо Савонаролы. Он ожидал с готовой к подписи буллой об учреждении духовной цензуры. Папа сам обдумывал и составлял ее.
"Признавая, - говорилось в ней, между прочим, - пользу печатного станка, изобретения, которое увековечивает истину и делает ее доступной всем, но желая предотвратить могущее произойти для Церкви зло от сочинений вольнодумных и соблазнительных, сим возбраняем печатать какую бы то ни было книгу без разрешения начальства духовного - окружного викария или епископа".
Выслушав буллу, папа обвел взором кардиналов с обычным вопросом:
- Quod videtur? - Как полагаете?
- Помимо книг печатных, - возразил Арбореа, - не должно ли принять какие-либо меры и против таких сочинений рукописных, как безымянное письмо к Паоло Савелли?
- Знаю, - перебил папа. - Илерда показывал мне.
- Если вашему святейшеству уже известно... Папа посмотрел кардиналу прямо в глаза. Тот смутился.
- Ты хочешь сказать: как же не начал я розыска, не постарался уличить виновного? О, сын мой, за что же я стал преследовать моего обвинителя, когда в словах его нет ничего кроме истины?
- Отче святый! - ужаснулся Арбореа.
- Да, - продолжал Александр VI голосом торжественным и проникновенным, - прав обвинитель мой! Последний из грешников есмь аз - и тать, и лихоимец, и прелюбодей, и человекоубийца! Трепещу и не знаю, куда скрыть лицо мое на суде человеческом - что же будет на страшном судилище Христовом, когда и праведный едва оправдается?.. Но жив Господь, жива душа моя! за меня окаянного венчан был тернием, бит по ланитам распят и умер Бог мой на кресте! Довольно капли крови Его, дабы убелить и такого, как я, паче снега. Кто же, кто из вас, обличители - братья мои, испытал глубины милосердия Божьего так, чтобы сказать о грешнике: осужден? Пусть же праведные судом оправдаются, мы же, грешные - только смирением и покаянием, ибо знаем, что нет без греха покаяния, без покаяния нет спасения. И согрешу, и покаюсь, и паки согрешу, и паки восплачу о грехах моих, как мытарь и блудница. Ей, Господи, как разбойник на кресте, исповедую имя Твое! И ежели не только люди, может быть, столь же грешные, как я, но и ангелы, силы, начала и власти небесные осудят и отвергнут меня, - не умолкну, не престану вопить к Заступнице моей. Деве Пречистой - и знаю. Она меня помилует, помилует!..
С глухим рыданием, потрясшим все тучное тело его, протянул он руки к Божьей Матери в картине Пинтуриккьо над дверью залы. Многие думали, что в этой фреске, по желанию самого папы, художник придал Мадонне сходство с прекрасной римлянкой Джулией Фарнезе, наложницей его святейшества, матерью Чезаре и Лукреции.
Джованни глядел, слушал и недоумевал: что это - шутовство или вера? A может быть, и то, и другое вместе?
- Одно еще скажу, друзья мои, - продолжал папа, - не себе в оправдание, а во славу Господа. Писавший послание к Паоло Савелли называет меня еретиком. Свидетельствуюсь Богом живым - в сем неповинен! Вы сами... или нет, вы в лицо мне правды не скажете, - но хоть ты, Илерда, я знаю, ты один меня любишь и видишь сердце мое, ты не льстец, - скажи жe мне, Франческо, скажи, как перед Богом, повинен ли я в ереси?
- Отче святый, - произнес кардинал с глубоким чувством, - мне ли тебя судить? Злейшие враги твои, если читали творение папы Александра VI "Щит Святой Римской Церкви", должны признать, что в ереси ты неповинен.
- Слышите, слышите? - воскликнул папа, указывая на Илерду и торжествуя, как ребенок. - Если уж он меня оправдал, значит и Бог оправдает. В чем другом, а в вольнодумстве, в мятежном любомудрии века сего, в ереси неповинен! Ни единым помыслом, ниже сомнением Матерью Чезаре и Лукреции Борджа была римлянка Ваноцца Катанеи. Богопротивным не осквернил я души моей. Чиста и непоколебима вера наша. Да будет же булла сия о цензуре духовной новым щитом адамантовым Церкви Господней!
Он взял перо и крупным, детски-неуклюжим, но величественным почерком вывел на пергаменте:
"Fiat. Быть по сему. - Alexander Sextus episcopus servus servorum Dei. - Александр Шестый, епископ, раб рабов Господних".
Два монаха цистерцианца из апостолической коллегии "печатников" - пиомбаторе, подвесили к булле на шелковом шнуре, продетом сквозь отверстия в толще пергамента, свинцовый шар и расплющили его железными щипцами в плоскую печать с оттиснутым именем папы и крестом.
- Ныне отпущаеши раба Твоего! - прошептал Илерда, подымая к небу впалые глаза, горевшие огнем безумной ревности.
Он, в самом деле, верил, что, если бы положить на одну чашу весов все злодеяния Борджа, а на другую эту буллу о духовной цензуре, - она перевесила бы.